Песни у костра

музыкально-туристический портал


Русская поэзия

Никогда в русской литературе поэзия не была так прозаична, как в наше время, где пиком является Бродский в его доведении русской поэзии до совершенства качеств, присущих прозе. Никогда так поэтична не была русская проза: Бабель, Платонов, Замятии ... Вплоть до Аксенова. Но прозаизация русской поэзии началась еще с Пушкина, от его ранней романтической лирики, через роман в стихах «Евгений Онегин», к «Домику в Коломне» — репортажу в стихах. Пушкин, который мог делать со словом все, из года в год идет по пути прозаизации, выпаривая из своих стихов поэтику.

С него начиная и далее к Лермонтову, Некрасову идет процесс высушивания русского стиха, стремление к рифмованной публицистике. Ключ к разгадке увидел Гоголь: «Скуплю жить на этом свете, господа». При Пушкине имперскость российской жизни стала окончательно формироваться. Россия стала тоталитарным государством.

И следствием этого явилось опошление, старение общественной жизни. И если внешние попытки Пушкина противостоять этому процессу были более или менее успешны, то в слове он не мог спрятать от себя безжалостно ясное осмысление действительности. Вот почему именно он первый и начал высушивать свой стих. Кстати, Пушкин — первый русский писатель, у которого нет ни одного счастливого героя. Ибо один из основных законов Империи: счастливых людей нет и быть по определению не может. А как же быть с «серебряным веком» русской поэзии, когда империализм в России сформировался окончательно? Символисты, акмеисты, футуристы.

Конец XIX — начало XX века — недолгое время иллюзий, надежд на перемены в русской жизни. И сразу — всплеск обратного процесса: романтизм, поэтизация, гиперболизация метафоры, возведение в абсолют приема. Все эти поэты —  дети недолгого, длившегося всего-то 20 лет периода. И как только иллюзии кончаются, опять нарастает прозаизация. Причем внутри этого всплеска надежд, внутри этой попытки броситься к широкой, многозначной палитре, полутонам, перенасыщенным' краскам, фантасмагории — в недрах этого наиболее прозорливые человеческие умы писали песком.

Боюсь, что я уязвим. Можно сослаться на разность психологии: один настроен так, как инструмент, другой иначе. Но тот же Ходасевич опровергает этот почти медицинский подход. Дело в том, что ранний Ходасевич до предела символист, до предела метафоричен. Позже он сознательно ломает линию своего развития, все больше и больше разворачивает свой стих к прозе. Бунин . . . Его поэзия еще не открыта нашим перенасыщенным ядом псевдо-метафористики читателем.  Она  вся  насквозь  писана  льдом.

Возврат к списку