Настоящая любовь
В один из приездов в столицу Миша Науменко (а именно так звали Манка в миру) оказался у меня в Столешниковом, он записал (и я передал Люсе Петрушевской вскоре) несколько песен, наиболее широко известных в узких кругах: «Пригородный блюз», «Сладкая Н», «Ты — дрянь», кое-что еще и свою тогдашнюю новинку «Московский блюз». В нем посреди репортажно отраженных реалий гастрольного быта и суеты есть строка, как ключик открывающая путь к главному богатству натуры Майка. Звучит она наивным вопросом: «Но кто все эти люди, и почему они так милы со мной?»
В этих словах легко прочитывается и узнается в авторе умение, редкое и непростое в паши горькие времена,— искать в людях добро, находить его и остро изумляться находке, сознавая ее почти случайность среди всего обратного, противоположного добру. Но именно это умение и есть способность откликаться на себе подобных, ибо лишь для доброго и светлого, человека существуют и добро и свет людские.
В его песнях, до предела исповедальных, живет реликтовая, раритетная штука — настоящая любовь. Весь цикл Майка, посвященный «Сладкой Н», исполнен поразительных художественных открытий в воплощении нежной и преданной любви к даме своего сердца. Открытий тем более уникальных, что лежат они вне привычного джентельменского набора средств любовной лирики — никакой описателыцины, никаких елейных прилагательных, никакой выспренности.
Когда-то Боб Дилан сделал комплимент Хэмингуэю как писателю точному, скупому, ясному и трезвому, сказав, что тот создал литературу без прилагательных. Так вот Майк — отчего Петрушевская и чуяла в нем «своего» — создал любовную рок-лирику без «душещипательных». Самое большее, на что оказался способен Майк-описатель, воспеватель — портретист своей «Сладкой Н» — это сказать о ней всего лишь однажды с употреблением ласкательно-уменьшительной интонации: «Маленькая дрянь», и после этого единственного эмоционально раскрашенного определения все предыдущие в песне упреки своей даме в жестокости, неверности и коварстве оказываются мгновенно освещены вспышкой нечаянно прорвавшейся, краткой, но горячей нежности — «маленькая...»
Я ее видел, «маленькую» — она сидела в их тесном пенальчике в коммуналке с сынишкой на коленях, по-ленинградски бледным и умнющим не по годам, и честила мужа, обидчиво поджавшего навечно детские губы, за неприкаянность, неделовитость, и читала свои не по-северному страстные стихи. Она и впрямь была маленькая— подростково-мальчиковая по темпераменту, жестко начавшая жизнь, знающая фабричный труд и тщету интеллигентских надежд. За стенами семейного пенала по всей длине коммунального коридора жили ее подружки по производству, и я слышал легенду, что друзья Майка, музыканты его группы «Зоопарк», приходя к нему в гости в семью, перезнакомились и переженились на подружках из бригады жены своего «гуру».
Я люблю легенды андеграунда: они романтичны. И как всегда за романтикой, как за кулисами, жизнь особенно невзрачна, и особенно обидны и резки бывают упреки и претензии муз и фей своим подшефным. Может, от того подшефные так любят гастроли и с таким удивлением воспринимают тепло и внимание к ним со стороны иногородних: «И почему они так милы со мной?»...
Как-то, подкрепляя Майка у себя дома перед очередным выездом на концерт, я попросил его спеть для распевки самую злую его песню. Он спел «Ты дрянь», ту, где он называет ее «маленькой...»