«Лед под ногами или рок шпаны в СССР»
У этого жанра рок-песни есть свой ярко выраженный герой, чем он мне и интересен особенно. Для начала разговора о жанре разберемся на его текстовом материале (конечно, фрагментарном, иначе утонем!), где живет герой, чем и как. То есть расчленим для ясности триединство греческой (древней!) трагедии - единства места, времени и действия. А именно в этом почтенном единстве герой нашего жанра и пребывает, чем доказывает нам свою состоятельность.
Повторяюсь все же, что вынужден оперировать фрагментами песенных текстов, притом' немногими, избранными, ибо материал жанра, о котором речь, бескраен. Но вернемся к нему и рассмотрим, знакомясь с героем оного, характеристики времени, царящего в месте, на которое уже бросили заинтересованный взгляд. О, времена! .
Когда-нибудь историки, до знаваясь, как ц чем жила молодежь в 70—80-е годы нашего столетия, наряду с кадрами кинохроники и газетами, предававшими бессмертию только то, что велено (БАМ, КамАЗ), въедливо покопаются в записях (подпольных в основном) рок-песен в стиле «панк» — а именно о панк-рок-поэзии и ведется наш рассказ, — они, будущие наши изучатели, немало узнают из панковской песни о нашем времени. Поющаяся панк-социология преподнесет им знакомство с той жизнью молодежи, с теми ее представлениями, о которых официоз молчал так страстно. Даже из приведенных выше фрагментов песен вырисовывается довольно явственно определенный типаж< Судите сами (по наиболее часто встречающимся в отрывках словам и выражениям): чаще других у него на уме цвет — «серый», глагол — «плевать», его занятие—«пить», питье — портвейн, личная ситуация — лишний («словно куча лома»). Вот кем он хочет быть — клопом и сапогом. А сам, по своему разумению, — «лед под ногами майора», «зверь». Отношением его к жизни так и разит от каждой строки, а вот как он относится к смерти: «Убейте меня, убейте! Стреляйте в меня в упор!» «Я уже не боюсь умереть», «Мы умрем».
Впрочем, не стоит отбивать хлеб у будущих историков и нынешних социологов — ибо много чего еще можно узнать о герое панк-культуры, выразившем свой пафос существования строкой: «Я никто — и хочу им остаться». Единственно, пожалуй, что не почерпнешь из панк-рока — это пафоса труда. Здесь, конечно, кинохроника историкам восполнит. Хотя и озадачит: как так — на экране порыв, задор, ударный ритм, а в жизни — полуголод, нищета, пустые прилавки, убожество, бескультурье.
В общем, все как в панк-роке ... Ох уж мне эта нищета. При всех нынешних пикировках с утилитарным марксизмом все-таки продолжаем уважать вот это: « Бытие определяет сознание», а потому и уважаем (даже не любя!) панк-мышление с его апологией изгойства, панк-поэзию с ее сленговой крутизной, языковой уличностью, обытовленностью неореалистической, такой — посторонись, послевоенная Италия! А может, причина уважения этого поглубже лежит, чем чувство сиюминутной правды факта и жизни? Может, угадываем в панке, видя на его поверхности буйное цветение честного нигилизма и раскованности, широкую и глубокую корневую систему, некий мощный питающий пласт...