Сборник стихов В.Высоцкого «Нерв»
Единственным оправданием для составителей сборника стихов «Нерв» является то, что они любой ценой, даже ценой такой «кастрации», хотели донести до людей живое слово Высоцкого, доказать им, что поэт не умер, что он остался жить в своих стихах и песнях. Но, поступая таким образом, думали ли они о том, как бы сам Владимир Высоцкий отнесся к идее издания подобной книги, смог бы он составлять ее под диктовку идеологов из ЦК КПСС? Хотя, почему бы и нет? Ведь тот же Павел Леонидов, касаясь этого вопроса, горько резюмировал: «Роберт не редактировал... строки, а выбирал.
Вот принцип отбора был разбойничий. Володя помог и будет еще помогать им искажать свой облик человека и поэта. По пьяни и ради корысти, он иногда менял смысл главных строк на обратный... К концу жизни Володя созрел к редакторству Рождественского, который, зная истинного Володю, выбирает варианты дипсоманика, а не барда... Тут надо не покривить душой: Володя — не без греха: дал им шанс исказить себя, знал же он — Марина — коммунистка и деньги любит. Ну, деньги он и сам любил, да и кто деньги не любит? Только сумасшедшие. Ну, пил он. Ну, кололся. Тоже шансы. Я б так много не писал об этом, но уверен: нет и одного стиха с малой ассоциацией, чтоб Роберт не перекорежил. Они так наследили за все свое послеоктябрьское время, что нет слова русского, чтоб не тянуло к ним чудовищных ассоциаций.
О названии «Нерв». Подлое название и умный финт. Хотят спрятать Володю за нерв, за захлест, за выхлест, за эмоции, то есть все его свойства борца на взлете, на нерве, на памяти, он — то, что Россия хотела вслух высказать поработителям. Хотела и высказала многое его устами!»
Можно согласиться с выводом Павла Леонидова, что Высоцкий — не без греха, что порой сам давал повод кое-где исказить себя. Порой, устав от многолетней борьбы за свое официальное признание, он готов был в угоду высоким начальникам петь «нейтральные» песни (вспомним его письмо А. Косыгину о концертах' в Лужниках). Бывали моменты, что даже близкие друзья поэта начинали сомнезаться в его принципиальности, неизменности его жизненной и творческой позиции. В своем дневнике в 1971 году писал об этом В. Золотухин. После смерти Высоцкого об этом же писал и В. Смехов,
«Всем нам, кто работал с ним рядом 16 лет, уже въявь виделось: понравилось Володе ездить, устал драться, хорошо одевается, прекрасная машина, квартира неплохая, пластинки пошли, взял на год отпуск для дебюта в кинорежиссуре, вот-вот здороваться перестанет, в секретари творческого Союза выберут и пойдут заказные песни, известная суета... Плохо знали Высоцкого — и не только работавшие на Таганке, но и самые близкие люди...» Но самым весомым аргументом в защиту Высоцкого является то, что, написав около 900 произведений, ни за одно из них ему не могло быть принципиально стыдно. Имеется в виду тот самый стыд, который, к примеру, мучил в последние дни жизни Александра Блока, который на смертном одре умолял свою жену: «Люба, хорошенько поищи и сожги, все сожги!», имея в виду экземпляры своей пробольшевистской поэмы «Двенадцать».