Вечерняя прогулка
Хмырь зажал рукою печень, Хмырь смертельно побледнел. Даже хмырь — и тот не вечен, Есть для каждого предел.
Если же представить всю — хоть и скупо очерченную в поэме — нелёгкую жизнь Светы, то (да простится мне невольный каламбур) видно, что она-то и есть, по мысли автора, тот самый Луч света (вспомним Добролюбова и Островского) в этом, если не «тёмном», то уж точно — нетрезвом царстве, а Галич в её лице восславил Женщину, можно сказать, пропел вдохновенный гимн её самоотверженной любви и верности, её не только телесной, но и, в первую очередь, душевной красоте.
И, наконец, финал, заключительный аккорд— лаконичная строфа-катрен, которую можно было бы назвать эпилогом. Она возвращает нас к началу поэмы и не случайно выдержана в том же ритмическом ключе — размеренного и торжественного пятистопного ямба, каким написана вступительная главка:
Какая ночь! Как улицы тихи! Двенадцать на часах Аэрофлота. И кажется — дойдёшь до поворота И потекут бессмертные стихи!
Здесь вновь, хотя, опять же, крайне лаконично, возникает тема или мотив природы — на этот раз отчётливо современный городской пейзаж, в котором как бы соединены образы пространства и времени («Двенадцать на часах Аэрофлота»), Характерны изменения в пейзаже по сравнению с прологом: агентство Аэрофлота вместо Божьего Храма, тихие и пустынные улицы взамен сада с дорожками и древесных кущ. Вечерняя прогулка на сон грядущий (включая заход в шалман и всё, что далее в нём произошло) закончилась, но наступившая полночь обращает мысль от временного, суетного, житейского — к вечному.
Как отзвук этого настроения и вместе — спор, полемика с заключительной строкой пролога («Бессмертье подождёт, ему не к спеху!»), как ответ самому себе на все сомненья в вопросе о собственном призвании, о миссии и предназначении поэта возникает финальная строка всей поэмы, утверждающая единственно реальное преодоление человеком небытия, которое можно обрести только в творчестве: «...И потекут бессмертные стихи!» — кстати, отчётливая аллюзия и почти реминисценция из пушкинской «Осени» (1833): «...Минута— и стихи свободно потекут».
В уже цитированной нами статье В. Бетаки, говоря о жанре «полифонических поэм» Александра Галича, в частности, замечает: «Тут нет места ни классификации, ни классицизму. Летят в тартарары все единства, начиная с единства приёма». С этим вряд ли можно согласиться, но не потому, что Галич неукоснительно следовал принципам классицизма. Однако в его «маленькой поэме» — «Вечерние прогулки» — нельзя не заметить наличия, хотя и, безусловно, в обновлённом виде, всех трёх классицистических единств: времени (непродолжительные вечерние часы), места (одно и то же питейное заведение) и действия (история взаимоотношений и раскрытие отдельных сторон по-своему трагических судеб и внутреннего мира трёх основных персонажей).
Всё это позволяет охарактеризовать её как своеобразную «мини-драму», или лиро-эпическую «маленькую» поэму-трагедию, исторически соотносимую с пушкинской и есенинской традицией и открывающую новые возможности жанра в поэмной и — шире — общелитературной сфере. Опираясь на богатейший опыт отечественной поэтической классики Золотого и Серебряного века, творчески развивая и обогащая этот опыт, Галич создал уникальное для нашего времени явление — «поэму в стихах и песнях», отмеченную чертами большого художественного синтеза.