Галич о Мандельштаме
Для выявления же истинных духовных ценностей он делает ставку на классическую поэтическую традицию:
Лишь неизменен календарь В приметах века — Ночная улица. Фонарь. Канал. Аптека..;
или же обращается к основе основ европейской культуры с её идеалами справедливого, гармоничного мира — античности, пропущенной опять же (никуда от неё не уйти!) через традицию поэтического Серебряного века, а именно, через лирику одного из наиболее любимых Галичем поэтов — Мандельштама. Греция для барда — символ детства человечества и уже — его собственного детства («Лечу, словно в сказке, // <...> в край приснопамятный тот, // Где снова ахейские старцы // Ладьи снаряжают в поход» /404/; «И на детской матроске — // Эллады певучая пыль...» /423/).
Строки близких Галичу поэтов (Пастернака, Ахматовой, Пушкина, Мандельштама) служат ему духовным ориентиром в «бездо-рожьи глухом», внутренней защитой от реалий советской действительности:
Но тает февральская свечка,
Но спят на подушке сычи,
Но есть ещё Чёрная речка... /424/.
Память о них («Но твержу, как прежде, на заре: // "Лунный луч, как соль на топоре..." // Эк меня навек приворожило!» /467/)— выражение преданности поэта родной речи и избранному поэтическому пути, а также один из показателей его гражданской позиции.
Ещё один вид отсылок— апелляция к образам, темам и мотивам мировой культуры и литературы, нередко сопровождающаяся приёмом трансформации и переосмысления.
Изображая поэта Мандельштама, Галич сравнивает его с Одиссеем. Это сравнение не случайно, так как «греческая» тема играла ведущее значение в поэзии старшего современника барда. Галичевский Одиссей— «король» страны поэзии. Его Итака— поэтическая. Вынужденный отправиться в путешествие «по этапу», он мыслями, душой возвращается в свою Итаку постоянно.
«Добрая подружка нежной юности» Пушкина, Арина Родионовна, успокаивая лирического героя Галича (на языке идиш!), благословляет его на «неравнодушную» жизнь с оружием в руках («Засыпая и просыпаясь»). Шекспировско-пастернаковский Гамлет, у Галича уже постаревший принц, немощный и больной астмой, наделён высоким правом выступить в роли судьи, обвинителя современного мира: «Распалась связь времён!..» /363/. Восходящий к Гоголю образ «птицы вещей троечки» оборачивается в современной Галичу действительности «чрезвычайкой в Лефортово» /430-431/, а образ романсовой любимой снижается до образа «нелюбимого» историка /195/.
Примером наполнения новым смысловым содержанием привычных знаковых образов и строк могут также служить помещённые Галичем в иной временной и культурный контекст слова о багряном рукаве из «Плача Ярославны («Слово о полку Игореве») — с одной стороны и строки пионерской песни «Взвейтесь кострами, синие ночи...», вынесенные поэтом в эпиграф песни «Баллада о чистых ру-
ках» — с другой. Или же — строки ещё двух «патриотических» песен (о тачанке и бронепоезде):
Уж мы-то рукав не омочим в Каяле, Не сунем в ладонь арестантскую хлеб.