Прием дискредитации
Над кругом гончарным поёт о тачанке Усердное время — бессмертный гончар. А танки идут по вацлавской брусчатке, И наш бронепоезд стоит у Градчан! А песня крепчает:
«Взвивайтесь кострами!» — И пепел с золою, куда ни ступи. Взвиваются ночи кострами в Остраве, В мордовских лесах и в казахской степи /241/.
По сравнению с временами Ярославны, современный Галичу век лишён чувства сострадания и милосердия. Лишён он и чувства стыда: поём и славим «красу и гордость» — тачанку, провозглашаем мир словами о бронепоезде, стоящем «на запасном пути», и в то же время — развязываем военные действия; слагаем гимны о безобидных метафорических кострах и светлом будущем,— но не замечаем настоящих костров.
Помимо приёма переосмысления, Галич пользуется приёмом дискредитации, профанирования общезначимых культурных образов и символов. С помощью последнего он обнажает весьма неприглядную истинную сущность происходящего в современном мире.
Так лишается своего романтического ореола бывшая верная подруга — «гитара семиструнная», а теперь — бездушный «пользительный» музыкальный инструмент («Прощание с гитарой»). Дискредитируются герои песен Вертинского: «враля-лейтенанта» назначают «морским атташе»; «правнук лилового негра» едет в Москву за займом; «тихая пани Ирена» превращается в гардеробщицу («Салонный романс»). Высшая степень снижения, профанирования переродившегося мира — превращение «прощального ужина» в «сто пятьдесят под боржом» /135/.
К отсылкам же можно отнести упоминания Галичем и Царского Села, и Сенатской Площади (служат проводниками в пушкинскую эпоху с её идеалами дружбы, чести и достоинства, гражданского мужества).
И в заключение приведём ещё один пример отсылок — обращение к прошлому («Век нынешний и век минувший» и «Письмо в семнадцатый век»). Эти произведения уводят не столько в прошлые времена, сколько к прежним нравам. Галич апеллирует к позабытым его современниками понятиям чести и морали. Если знать о том, что «Век нынешний и век минувший» посвящена доносчику Я. Эльсбергу, то можно заключить, что в этом произведении отразилась характерная для Галича-художника особенность— склонность к обобщениям. Даже если он пишет вроде бы о каком-то единичном, конкретном случае, то в итоге выходит на уровень всеобъемлющий, то есть воспринимает частную ситуацию как проявление общих, типичных черт.
Красота, размеренность существования семнадцатого века манят Галича, он хочет продраться сквозь непреодолимую преграду, разделяющую столетия, чтобы попасть в это доброе и милое, не заражённое духом обитателей госдачи номер пять и «благами» цивилизации время:
Я снова стучусь в ваш семнадцатый век Из этого дня.
Ах, только бы шаг — за черту рубежа По зыбкому льду... /401/
Приведённые в этой главе примеры позволяют заключить, что Галич на протяжении всего своего песенного творчества отдаёт предпочтение людям и культуре прошлого с её нетленными образами, а не современной бездуховной действительности с её' бессмысленными советскими песнями. Это в нём, в прошлом, в девятнадцатом, в семнадцатом веках, находит для себя опору Галич, выбирая в качестве символов своего отечества Царское Село, Сенатскую Площадь, а также — как символы культурной памяти — Лыковскую Троицу и красотку Вермеера. Да, по этому Отечеству идёт стукач Кузьма Кузьмич, но в этом же Отечестве не перевелись и те, кто ещё может и смеет «выйти на площадь».