Песни у костра

музыкально-туристический портал


Исчезновение писателей

К положению Зощенко привыкли. Дело его унижения, уничтожения продолжалось по-прежнему совершенно открыто — в нём уже участвовали тысячи людей, новое поколение...»

Точно так же дело обстояло со многими другими: писатели и поэты просто исчезали — некоторые из информационного пространства, а кто-то и физически.

Мне кажется, что данным циклом Галич хотел очистить имена художников от скверны идеологических поношений, вернуть их в историко-литературный контекст со знаком плюс. Жена М. М. Зощенко, Вера Владимировна, говорила:  «Ужаснее всего дикая несправедливость, нелепость выдвинутых против него обвинений и невозможность реабилитировать себя». Истинную правду знали лишь единицы, а большинство людей были убеждены в справедливости всех обвинений: ведь «партия не ошибается».

«...Я вдруг представил себе, что вот здесь, сейчас, на этом секретариате, сидите и вы, Анна Ивановна Рошкина, фронтовой хирург, врач, человек среди человекоподобных. <...>

Простите меня, Анна Ивановна, но я вовсе не тешу себя иллюзиями, я не сомневаюсь, что вы поверили бы всему, что говорилось обо мне на этом судилище: и о моих связях с сионистами, и о моей дружбе с антисемитами, и о моих заигрываниях с церковниками...

<...> Я даже уверен, что если бы вам на этом достопамятном секретариате предложили принять участие в голосовании — вы, как и все, проголосовали бы за моё исключение»8.

. Думаю, что задача Галича была гораздо шире, чем простое называние вещей своими именами, хотя и это в то время было подвигом. Он не только реабилитирует невинно осуждённых поэтов, но и отпевает их. «Цель поминального обряда не только в том, чтобы помнить, но И в том, чтобы дать ушедшим новую жизнь, восстанавливая тем самым истончившуюся материю истории». То есть, мы видим в стихотворении два основных мотива: реабилитация и отпевание. Но это ещё не всё. «"Я — судья", — сказал Галич. <...> Но судья прежде всего самому себе, а потом уж — другим, судья, не выискивающий сучок в глазу другого, а сначала вынимающий бревно из глаза собственного. И считающий в первую очередь именно самого себя лично ответственным за зло, в котором лежит мир, себя виновным во всем, что произошло и происходит с его страной, понимающим, что именно он, лично, своей кровью и жизнью должен быть готов спасти честь и достоинство Отчизны». Поэтому возникает третий мотив— мотив покаяния, отчётливо звучащий в другом стихотворении того же цикла: «До чего ж мы гордимся, сволочи, // Что он умер в своей постели!» /160/.

Здесь Галич неоднократно использует обобщающее местоимение первого лица— приём, знакомый ещё Пушкину и продолжающий жить сейчас. Например, у Ю. Кима:

«Ах, как мы падки на надежды! //

Вот пять повешенных висят —

Кошмар! Но втайне мы утешены:

Пять, а могло бы — пятьдесят!»

Возврат к списку