Смена стихотворного размера
Характерен выбор имени героини. Тамара— имя, традиционное для романтизма: «...имя Тамара прочно связано с лермонтовской традицией,—В провинциально-романтическом восприятии прочно укоренилось, что Тамара предполагает красавицу с экзотическим (иногда роковым) оттенком». Но — «скомпрометированное» Зощенко в повести «Аполлон и Тамара».
— Спит гаолян,
Сопки покрыты мглой...
Были и у Томки трали-вали, —
действие переносится из настоящего в прошедшее. Казалось бы, зачем автору здесь понадобились воспоминания героини, не имеющие никакого отношения к основной сюжетной линии?
Дело в том, что всё здесь подчиняется тезису, заявленному выше; опять возникает то же зощенковское сочетание: возвышенное, романтическое — низкое, бытовое. Опять же, цитируя Гора, проявляется «вечная антиномия реальности и грустной человеческой мечты». Видимо, Галичу необходимо показать эту оппозицию на разных уровнях: тематическом, сюжетном, языковом и т. д.
И не Томкой — Томочкою звали. Целовались с миленьким в осоке...
Оксюморонное сопоставление несопоставимого —
И не пивом пахло, а апрелем... —
продолжает мотив конфликта и единства возвышенного и низменного.
Может быть, и впрямь на той высотке...
Попытки найти конкретный источник— какую-то песню, откуда могло появиться слово высота, привели лишь к пониманию того, что в данном случае это не имеет .особого значения, так как это слово давно стало расхожим в песнях о войне. Например, В. Высоцкий заметил: «Вот ещё одна песня — о штурме высоты. Их много было, безымянных высот, которые нужно было взять во что бы то ни стало. Поэтому так часто, наверное, встречается в произведениях о войне слово "высота", ставшее почти символом».
...Сгинул он, порубан и пострелян?!
Смена стихотворного размера, подтверждённая музыкально, маркирует смену стиля на стыке первой и второй (а также третьей и четвёртой, и так далее) строф. Перед нами сказовое воплощение разговорной речи — сценический полилог в балладно-песенном монологе.
Галич называет конкретные имена: «...Я как-то раньше этого не говорил, теперь я понял, что это надо говорить, насчёт "толстомордого подонка". Это имеется в виду Жданов. Чтоб было ясно» /269/.
Видимо, для Галича было важнее показать обобщённый тип подобного человека, характерный для всех времен и народов, чем его конкретное проявление (хотя, безусловно, и это тоже: «Мы поимённо вспомним всех...»). Подтверждением этой гипотезы может являться мысль А. Е. Крылова: «...сразу отпадёт вопрос о том, скрыт ли кто-либо реальный за "мордастым Буддой" (как, например, А. А. Жданов — "толстомордый подонок с глазами обманщика" — в песне, посвященной памяти М. М. Зощенко) или это просто какой-то грядущий, очередной сытый советский б о ж о к...»